Друзья! Заранее прошу прощенья,-Быть может, и не время вспоминать, А я вот вспомнил, вспомнил всё мгновенно: Деревню нашу, дом, отца и мать.
Отец и мать мне часто говорили:
«Сыночек милый к Богу обратись!» И ежедневно обо мне молились.
Но я любил совсем другую жизнь, — Вино, друзья и сотни развлечений
Мне ослепили сердце и глаза. И, ослепленный, с диким наслажденьем
Смотрел я в рюмку, а не в небеса. Молитвы для меня страшнее яда были,
О Боге я и слышать не хотел. Летели дни… Я жил в грязи и пыли…
И думал я, что это мой удел. Мне не забыть, наверное, навеки
Тот страшный день, — отец мой умирал… Из материнских глаз слез вытекали реки,А я стоял хмельной и хохотал:
«Ну, где же Бог твой? Что ж Он не спасает?Он — Исцелитель, — что ж ты не встаешь?!Без Бога люди также умирают, —
И ты, отец, как все в земле сгниешь.»Он улыбнулся и сказал сердечно:
«Я жив еще, а ты, сынок, мертвец,Но знай, что мертвым ты не будешь вечно,И вскоре воскресит тебя Творец!»
Отца похоронили… Мать молилась,Втройне молилась о душе моей.
Потоки слёз, что за меня пролились Я буду помнить до скончанья дней.
Ну, а тогда я думал по-другому… Была противней мать мне с каждым днем.И вот, однажды я ушел из дома Глубокой ночью, словно вор, тайком.Тогда кричал я: «Вот она — свобода!Теперь я волен в мыслях и делах.»…Не знал тогда я то, что жизнь — болото:
Ступил на кочку — и увяз в грехах. И жизнь меня, как щепку, закружила
В водовороте суеты и зла.Вначале хорошо кружиться было,
Но вскоре закружилась голова. И вскоре стал ужасной, страшной мукой
Мне каждый круг и каждый оборот. Я волю напрягал, ум и — до боли — руки,Но жизнь — водоворот, водоворот…
«Друзья» — какое лживое, обманчивое слово! -В водовороте самый первый круг. О, если б жизнь моя могла начаться снова — Со мною б был Единственный и самый лучший Друг!
Круг развлечений, в золото одетый, Меня своим сияньем ослепил.
Я был слепцом, не видел рядом Света,И в страшном мраке по теченью плыл. Вино — источник зла и тысячи лишений…
Приятный круг — о, скольких он сгубил!Но есть источник жизни и спасенья -Не пил я из его, я из бутылки пил.
Но, кто же мог спасти меня от смерти, От тех кругов, влекущих так на дно?
Не человек, не человек, поверьте ! Ответьте, кто же? Ну, ответьте, кто?!
Метался я, не находя ответа. И вот, однажды летом, в сильный дождь,
На улице я друга детства встретил. Увидев земляка, почувствовал я дрожь. Предстал передо мною милый образ: Глаза печальные и мокрые всегда. Забилось сердце, задрожал мой голос,
И вырвались бездушные слова: «Ну, как там мать, меня хоть вспоминает?
Наверное, давно уж прокляла? Хотел заехать все, да время не хватает, —
Сам понимаешь, то работа, то дела.» «Дела, работа… Помолчал бы лучше —
Твои дела нетрудно угадать! Я расскажу, но только сердцем слушай
Про то, как «позабыла» тебя мать. Когда сбежал ты, мать твоя от горя
Вся поседела — ведь тобой жила! И каждый день, в любую непогоду,
Шла на распутье и тебя ждала. И руки простирая свои к Богу,
Молясь во имя пролитой Крови, Она стояла, влитая в дорогу,
Столпом надежды, веры и любви. Ну, а когда стоять была не в силах,
Когда она в постель совсем слегла, — Кровать к окну подвинуть попросила,
Смотрела на дорогу и ждала…»Его слова стремительным порывом
С души сорвали равнодушье враз. Я задрожал и прошептал пугливо:
«Скажи, что с ней? Она жива сейчас?» «Сейчас — не знаю… Уезжал — дышала… В бреду я слышал страшные слова:
— Сыночек милый, ты пришел? Я знала…А ты, работа, говоришь, дела!..»
Я побежал, подстегнутый, как плетью , Одним желаньем, жгущим, как огнем: Увидеть мать, не опоздать, успеть бы Упасть пред ней, раскаяться во всем! Вокзал и поезд… И одно лишь слово
В висках стучало молота сильней. Хотел не думать, но напрасно, — снова
Я слышал лишь одно: «Скорей, скорей!» Вот поезд встал. Я вышел. От волненья Меня трясло и что-то жгло в груди.
Я в ночь шагнул дрожащей, страшной тенью От пламени, горевшего внутри. …Знакомая дорога и деревья,
И только незнакомый сердца стук…Вот кладбище, за кладбищем — деревня. Могилы… И отца я вспомнил вдруг.
И ноги как-то сами повернули…И в тишине, зашелестев листвой,
Меня к его могиле потянули Заросшей и заброшенной тропой.
Я шел, до боли напрягая зренье: Знакомая березка — значит, здесь…
Впервые в жизни встал я на колени, Прижав к щеке холодный, мокрый крест: «Отец, прости безумную ошибку!
Ты прав! — ты жив — я слышу шепот губ.Стоишь ты предо мной, твоя улыбка…А я — зловонный, сгнивший, мерзкий труп.
Но я заботой и любовью к маме Сотру все прошлое, клянусь тебе!
И ты, мой папа, будешь в сердце с нами… А если?.. Если мать уже в земле?! «И сердце снова бешено забилось. Я огляделся… Тьма, ни зги кругом
И, вдруг — луна… Окрестность осветилась, И я увидел рядом свежий холм.
Да, лишь луна и звезды только знают, Как я со стоном на могилу пал
И мамин холмик обнимал, рыдая, И землю по сыновни целовал:
«Ты слышишь, мамочка? Прости, родная! Не надо, не молчи, открой уста!
Давай молиться вместе, дорогая, -Встань, мама, слышишь, умоляю — встань!» Но холм молчал, дыша могильным тленьем.
Кругом — ни звука, словно мир уснул.И, вдруг, я понял, Кто мне даст прощенье, — И с воплем к небу руки протянул!..
И эта ночь последней стала ночью В моей безбожной жизненной ночи, — Она открыла мне слепые очи,Она мне влила в седрце Божий мир.
С тех пор живу я с Господом Иисусом, — Моя в Нем радость, счастье, чистота! И никому теперь сказать не побоюся,Что я не мыслю жизни без Христа.Когда я вижу пред собой картину:
Заплаканную, сгорбленную мать, А рядом — гордого, напыщенного сына,
От всей души мне хочется сказать:»Вы, матери, имеющие сына,
Прострите ваши руки к небесам — И верьте, что молитвы ваши сильны
Творить и после смерти чудеса!.. Вы сыновья, забывшие о Боге,
Взгляните на молящуюся мать И встаньте рядом, чтоб в своей дороге Вам эти слезы не пришлось пожать!»