К сожалению, влияние атеистических идей французских просветителей усилилось в России к концу XVIII — началу XIX века, когда после социальных катаклизмов в Россию хлынул поток эмигрантов из Франции, составивших значительную часть домашних учителей и оказавших заметное воздействие на воспитание русского дворянства, а через него — и всего русского народа. „С усилившейся французской эмиграцией те французы, которые были попpоще и ничем не могли прельстить в более требовательных столицах или в барских семействах, стали разъезжаться во все стороны России, преимущественно принимая на себя обязанности учителя, хотя не все ясно понимали эти обязанности.
Скоро даже не- богатый помещик в самых отдаленных губерниях получил возможность нанимать учителя-француза. Но едва ли от этого выиграло воспитание“[5]. Иностранные воспитатели организовывали в Москве и Петербурге училища и пансионы, где предлагалось обучать всем наукам, с которыми преподаватели сами были плохо знакомы. Тем не менее, такие пансионы предпочитались лучшим отечественным заведениям, например, Московскому университетскому пансиону.
Лучшею рекомендациею пансиона было свидетельство, что оттуда молодые люди выходят настоящими французами. Кому же стремились подражать молодые люди? Каковы были те французы, которые приезжали в Россию обучать и воспитывать юношество? Вот несколько воспоминаний современников. „Блудов оставлял для него игры и танцы молодежи и, забившись в угол, проводил целые вечера с пожилым собеседником, который рассказывал ему то о блистательном цикле французских энциклопедистов, восторжествовавших над предрассудками века и касты, то о французской литературе…“ [Е.Ковалевский. Граф Блудов и его время].
„Обхождение его со мной (мальчиком) с самой первой минуты меня пленило… Во время наших прогулок он часто забавлял меня остроумной болтовней… При слове „религия“ он с улыбкой потуплял глаза, не позволяя себе, однако же, ничего против нее говорить… Посреди сих разговоров вдруг начал он заводить со мной нескромные речи и рассказывать самые непристойные и даже отвратительные анекдоты: я не знал, что мне делать; я так уже привык в него веровать, что стыдился своего стыда. А он наслаждался моим смятением: еще приятнее было ему видеть, как постепенно исчезала моя робость и умножалось бесстыдство. Какая была цель его? Просто в этих людях есть нечто демоническое“ [Воспоминания Вигеля. Ч.1].
„Пине, француз, говорил изрядно, о грамматике и прочих науках не ведал. Он же учил нас рисовать пером. Не зная нисколько правил искусства, наставлял он нас чертить по бумаге, клетки городить… Г-жа Пине была безграмотна,… а, в довершение, так зла, что мы ее боялись, как огня. Только, бывало, и слышишь, что бьет единственную свою крепостную девку. Ученье было плохое и примерного добронравия от учителевой семьи занять было невозможно“ [Домашний памятник Левшина. Рус.Стар. 1873, т.1]
„Лицо с претензией на просвещение в Петербурге и в Москве заботится научить своих детей по-французски… Это очень дорогое воспитание ведет к совершенному невежеству относительно своей страны, к равнодушию, может быть, даже к презрению к той стране, с которой связано собственное существование, и к привязанности ко всему тому, что касается чужих нравов стран, в особенности же Франции“ [Архив князя Воронцова, кн.5, с.12].
Итак, Россия к началу XIX века быстрыми шагами шла к атеизму. Педагогическая система христианского педагога Бецкого была забыта. Наказ императрицы Екатерины II, в котором говорилось: „Всякий обязан учить детей своих страху Божию, как началу всякого целомудрия и вселять в них все те должности, которые Бог от нас требует…“ [5], пылился в государственных учреждениях великой России. Постепенно сводилась на нет кропотливая и планомерная работа митрополита Московского Платона по возрождению русской духовности. Более того, распространявшийся в России атеизм оказался более радикальным и воинственным, чем у французских просветителей.
Пожалуй, наиболее резким критиком христианства в прошлом веке был Д.И.Писарев (1840—1868 гг.). Характерно, что он, подобно многим другим атеистам, в детстве получил религиозное воспитание.
„В ранней юности Писарев был верующим. Более того, в студенческие годы он был вовлечен товарищами по Университету в религиозно-мистический кружок, так называемое Общество мыслящих людей, с целью возродить христианство в его истинном, идеальном смысле“ [Э.И.Розенберг, Предисловие к кн.: „Д.Писарев об атеизме, религии и церкви“. „Мысль“. 1984]. Позже Д.И.Писарев отошел от своих убеждений и подверг их жесточайшей критике. Свой идеал человека («нового человека») Писарев выразил в работе „Мыслящий пролетариат“, написанной по поводу романа Чернышевского „Что делать?“.
„Люди новые, живущие трудом…, могут без малейшей опасности быть эгоистами до последней степени. И дорогие люди, и насаждения, и любимая женщина — все это, несомненно, очень хорошие вещи, но сам человек для самого себя дороже всего на свете… Вот эгоизм новых людей, и этому эгоизму нет границ; ему они действительно приносят в жертву всех и вся. Любят они себя до страсти, уважают до благоговения… Новые люди всеми преимуществами своего типа обязаны живительному влиянию любимого труда. Благодаря ему они могут быть полнейшими эгоистами“ [2, с.653,656-658].
Так постепенно формировалось общественное мнение: если человек трудится, то имеет право делать все, что хочет, это право дает ему труд; если человек не трудится, то не должен иметь никаких прав.
Русская педагогическая мысль XIX века основывала обучение и воспитание не на нравственной, а на научной базе. Так, знаменитый хирург и педагог Н.И.Пирогов писал в одном из писем: „Я главную надежду возлагал на знания и науку. Я полагал, что в руках дельного учителя это есть единственное мощное средство в школах и к нравственному образованию“ [3, с.440].
Видный педагог России П.Ф. Каптеров также видит в науке основу основ: „Как устроить гармонию между соблюдением личных интересов и общим благом? В чем заключается личное счастье и что такое общее благо? Все это вопросы громадной важности; не выяснив их так или иначе, человек будет бродить как бы в потемках. Какой же это общественный деятель, если он не владеет определенным сознанием цели и смысла своей деятельности? Рассчитывать в данном случае на религиозное обучение нельзя, потому что поставленные вопросы требуют не догматических решений, а научного исследования и разумного убеждения“ [4, с.444].
Другой известный педагог России, В.Я.Стоюнин, писал: „Истинная нравственность крепка и сильна только убеждениями человека, а здравые человеческие убеждения вырабатываются только на основании познаний, добытых наукой, когда человек на них развивает свой ум и их берет материалом для своих дум о жизни“ [5, с.31].
Наряду с утверждением культа науки в самых широких слоях народа, а не только среди интеллигенции, вырабатывалось негативное отношение к церкви и ее служителям; об этом можно, в частности, судить по многочисленным произведениям русской литературы, поэзии и народному фольклору. Это негативное отношение постепенно переносилось к основам религии и христианства.
Писарев, рассматривая особенности характера русского человека, констатировал: „Фанатическое увлечение идеею и принципом вообще, сколько мне кажется, не в характере русского народа. Здравый смысл и значительная доля юмора и скептицизма составляют, мне кажется, самое заметное свойство чистого русского ума;… мне кажется, что ни одна философия в мире не привьется к русскому уму так прочно и так легко, как современный, здоровый и свежий материализм“ [6, с.103].