Сергей Санников
ОБЩАЯ ИСТОРИЯ ХРИСТИАНСТВА
Вселенские споры
Едва воцарившись Церковь сразу направила свои усилия в область богословствования. В эпоху гонений христиане не стремились отчеканить свою веру в ясных богословских формулировках, но в послеконстантиновский период, с исчезновением внешнего врага, разногласия в понимании Истины сделались непримиримыми.
Разногласия в христианстве были, есть и будут всегда, но их предмет и форма проявления различны. Для восточных церквей в силу их природной склонности к философским рассуждениям, главными были тринитарные вопросы, касающиеся самой сущности Божества. Однако не следует думать, что это слишком теоретические вопросы. От понимания природы Христа зависит понимание пути спасения человека. Так что основной вопрос христологии — кто такой Христос: Бог? Человек? Или Богочеловек? — был очень практичным вопросом. Также решающее значение для сотериологии имели все другие тринитарные споры, ибо суть их сводилась к вопросу: “какое место в Троице занимает каждая ипостась и как они взаимодействуют между собой?” А также к вытекающей из этого вопроса проблеме: “как во Христе соединяются две природы и соединяются ли они вообще?”
На Западе главным предметом спора была природа человека: становится ли человек грешником или рождается им, и может ли он спастись сам или только Бог силен спасти его? Как восточные, так и западные проблемы были и остаются весьма серьёзными для человеческого бытия и на них надо не только знать правильный ответ, но и уметь его правильно выразить. Ответ Церковь знала от начала, а на его выражение потребовалось целая эпоха.
Приступая к рассмотрению этой богословски блестящей, но церковно подчас очень трагичной эпохи следует сделать несколько предваряющих замечаний.
Современным людям подчас трудно понять необходимость этих споров, за которое тысячи людей отдавали свои жизни. Невольно возникает вопрос: “Почему во времена Христа и в первый век христианства верующие не добивались единообразия формулировок, не спорили о словах и определениях?” И более того: “Почему Христос ни оставил ни одной философской формулировки? Почему Его проповеди (например, Нагорная проповедь) или проповеди Ап.Павла (например, проповедь в Ареопаге) имели только нравоучительный и (а иногда или) призывной характер, в то время как богословствование IV-V вв. совершенно не содержит этического или евангелизационного элемента и кажется очень абстрактным и оторванным от жизни?”
Ответов на эти вопросы существует немало. Некоторые из них носят культурологический характер. Бесспорно, что общество палестинских рыбаков и крестьян не приняло бы эллинскую мудрость общества IV века, но все же главная причина кроется очевидно глубже.
Христианская вера сама по себе не нуждается в философской опоре. Изначально она выше всякой человеческой мудрости, если только человек принимает ее сердцем и всею душей. Но когда, люди пытаются выразить эту веру в виде богословия, то есть дать ей соответствующие метафизические вероопределения, они поневоле должны использовать существующий терминологический аппарат, т.е. выразить ее в привычных понятиях. Таким образом, вера, выйдя из сердца, должна стать достоянием разума и слов. Это уже само по себе очень трудно, если вообще возможно. Но если добавить к этому потерю детского, сердечного доверия Господу многими служителями царствующей Церкви, то становиться ясно, почему в этот период было так много философии. Умножив эти трудности на природную склонность греческого ума к любомудрости — легко получить представление об эпохе вселенских споров.
Иначе говоря: гонимая Церковь не имела силу философствовать, но имела силу жить по заповедям Христа. Как говорили первые христиане: “мы не умствуем — мы живем.” Воцарившаяся Церковь, теряя способность жить, проявляла все большую способность умствовать.
При этом надо учесть, что главный источник веры — Священное Писание было распространено очень мало. Простые люди, да и многие служители были знакомы с ним недостаточно для того, чтобы вести корректные богословские споры. Объективно возникла необходимость в другом авторитете, что выразилось в формировании Священного Предания, которое стало заменой Писанию.
Хотя канон Писания уже практически сформировался этому времени, ссылок на него делалось мало и оно перестало быть верховным судьей в спорах. Чаще всего соборные правила начинаются словами: “во всем последуя определениям святых отцов… и мы определяем и постановляем…” Таким образом, была потеряна объективно непогрешимая система критериев, которая как эталон могла бы показать насколько точно выдержаны философские определения. При этом маятник философских рассуждений качался из одной крайности в другую и далеко не всегда замирал в среднем положении евангельской чистоты. Но, к счастью, Господь никогда не оставлял Свою Церковь и Духом Святым Он так направлял эмоции и разум богословов, что в конечном счете Церковь стала обладать прекрасными брильянтами философских формулировок, отшлифованных бурными спорами.
И последнее замечание: богословские споры IV-V вв. находили свое разрешение на Вселенских Соборах. Это стало новым явлением церковной жизни, хотя и до Константина соборная форма решения церковных проблем была широко распространена. Но весьма показательно, что теперь соборы созывались не митрополитами или патриархами, а императорами. Это означало, что не столько Церковь, сколько Империя была заинтересована в единообразном вероучении, и если до Константина Церковь защищала свою веру, то отныне она защищала свое понимание веры, т.к. Империя ожидала от Церкви «казарменного» единства. Писание допускает разномыслия верующих и Христос никогда не добивался одинакового понимания каждым человеком Его учения, но императоры, желая спасти классическую цивилизацию, вовлекли в жизнь Империи Церковь, которая должна была иметь единую догматику, без которой невозможно организационно-политическое единство.
То есть единая Империя должна была иметь не просто единую Церковь, но единое учение. Поэтому императоры ожидали от Церкви соборного решения богословских проблем и силой навязывали эти решения каждому гражданину Империи.